Гость Вселенной
Лирический этюд
«Сей мир на краткий срок
даровал нам приют».
Омар Хайям.
Старик сидел один на скамейке, ни о чем не думая, и делать ему было нечего. Целыми днями он просиживал на этой скамейке, которую сколотил сам, и уходил в саклю лишь вечером или если погода портилась. Со стариком здоровались сельчане, справлялись о здоровье, его знали почти все ахтынцы, хотя родом он был из соседнего аула Ялцугар. Старик добродушно отвечал всем и сам, в свою очередь, желал им доброго здоровья.
Его худое смуглое лицо было испещрено мелкими морщинами, тело было костлявое, а остатки волос на голове, покрытой неизменной овечьей папахой, были белы, как снег. О боже, в кого же это он, привлекательный, черноволосый мужчина, превратился - злосчастье это или бессмысленное надругательство природы? Но глаза у него были, как у олененка, - молодые и живые. Время для него растворялось в океане ощущений во всем их многообразии. Наступление весны он определял по пробуждающейся природе, а не по календарю, лето - по выжженным солнцем горам на западе, осень - по созреванию плодов и листопаду.
«Зима - самая скучная пора для деревьев, - думал старик, - а старость - самая безрадостная пора человеческой жизни. Когда я был молодым, я не знал, что такое недуг. Теперь у меня болят кости, появилась одышка, непрестанно болит поясница. Э -эх! В молодости, когда я видел стариков, с удивлением думал: неужели у них не хватает сил выпрямиться?»
Старик изменил позу, обеими руками оперся на посох и заметил молоденькую парочку, которая шла в обнимку. Молодые на ходу то ли шептали друг другу на ухо что-то, то ли целовались - картина редчайшая в этих краях.
Парочка напомнила старику о его молодости, когда его душа, как эолова арфа, откликалась на всё приятное в жизни. Но он никогда не шел по улице с возлюбленной в обнимку - такое поведение у истинных горцев могло вызвать строгое порицание. В молодости старик познал любовь, от женской красоты он пьянел, как от вина.
«С наступлением старости, - думал старик, свертывая козью ножку, - я потерял склонность к романтике и к охоте, тягу к женщинам, жизнь моя стала безвкусной. И скоро мне, наверное, конец». Однако в глубине души он не допускал мысли, что когда-нибудь превратится в дряхлого старика. Он питал иллюзию о своей вечности или воскресении после смерти, но держал это в тайне от всех; фокус этих иллюзий состоял в том, что старик не знал дату своей смерти. Если каждый человек знал бы дату своего ухода в мир иной, то жизнь на Земле была бы совсем другой. Предначертания Всевышнего - великая тайна! Старик любил фантазировать. По его убеждению, смерть существовала в каком-то другом, абстрактном мире, она не могла соприкоснуться с его миром, хотя оба эти мира были очень схожи: наряду с любовью, наслаждением, богатством и славой существовали горе, боль, бедность и позор.
«И все-таки мне кажется, что жизнь моя будет продолжаться вечно, я чувствую себя, как одержимый любовью юноша, которого разлучили с возлюбленной, я испытываю горе и боль вдруг оглохшего человека, который перестал слышать чудную мелодию чонгура и трепетный голос, льющийся, как мед:
- О розе песня соловья так упоительно звучна!
Но почему тур вздрагивает у водопоя и убегает, не утолив своей жажды? Почему юношу разлучают с возлюбленной? Почему глохнет человек, когда он слушает упоительную песню жизни? Потому, что на земле еще существуют ложь и коварство, национальная рознь и дискриминация, потому что жизнь есть жизнь со своими законами, хорошими и плохими, и ее надо воспринимать такой, какая она есть. О бескрайняя Вселенная, я гость твой! Дай же ты своим гостям всё, что им нужно, чтобы стать счастливыми: пищу, воду и кров, дай им испытать великую радость подлинной любви, слушать блаженную мелодию чонгура и льющийся, как мед, голос. Ибо это и есть истинное счастье. О Вселенная, пусть твое дыхание унесет в неведомые космические пространства призраки, принявшие человеческий облик, которые своей ложью и коварством мешают жить людям доброй воли, пусть унесет оно жалких дворняжек, пытающихся подражать львиному рыку! Ибо их фальшивые голоса, режущие слух, примешиваются к блаженной мелодии и льющемуся, как мед, голосу:
- О розе песня соловья так упоительно звучна!
Я скоро уйду от тебя, Вселенная, затворив за собой двери, так и не изведав истинной прелести этой песни о жизни, ибо стон несчастного делал мне больно, и я не слышал эту песню. Но пусть ее услышат после меня те, кого я оставляю на земле...».
День клонился к вечеру. Старик собирался идти к себе в саклю раньше обычного, потому что сгустившиеся свинцовые тучи предвещали дождь. Он поднялся со скамьи, медленно выпрямился и заковылял к своей сакле.
Прошел еще один день жизни, и старик был счастлив, что Всевышний даровал его ему. Он был уверен, что много таких дней суждено ему прожить.
Джавид-Давид Эюбов.
Елене Бекетовой (с. Бобино).