Первые похоронки пришли из Афгана на Вятку вскоре после Нового, 1980-го года: погибли Владимир Веснин и Василий Горбунов. Майор Александр Опарин был убит на третий год войны, в мае. «Перед тем как Саше погибнуть, - вспоминает его сестра Валентина Яковлевна Пушкарёва, - я мыла полы дома, и тряпка так отчётливо пахла хвоей - покойником, мне даже жутко стало. И вот идём мы однажды по улице, а нам говорят: «Там у вашего дома военные, вас спрашивают». И правда, стоит какой-то майор и Сашина жена Нина. Говорят: «Саша убит». Мама как завыла. И у меня невольный вой».

Потом разговоры самые разные начались о его гибели. Кто утверждал: вертолёт сбили, на борту которого он летел, кто рассказывал, как майор солдат из окружения выводил - сынки, мол, по одному отходите, друг друга прикрывайте, а сам левой рукой из автомата отстреливается, потому что правая ранена. Сергей Балмасов, например, бывший солдат Газнийского полка, получивший осколочное ранение в голову в том же бою под Рухой, сказал, что Опарин выскочил из укрытия и открыл огонь, когда душманы пытались добить уже раненных солдат, бежавших впереди. Тогда он и получил смертельную пулю. Умирал долго, мучительно, всё время в сознании.

«25 мая были похороны, - рассказывает Валентина Яковлевна. - Сашин запаянный гроб нам открыть не дали. Так что мёртвым его не видел никто». Кстати, тогда, в 1982-м, власти упорно говорили, что никакой войны в Афганистане не было и нет, и поначалу на Сашиной могиле на кладбище в селе Красном не позволили даже установить звезду как убиенному воину.

Улица старшего сына

Потом его именем назовут улицу, где он жил, и школу, в которой учился. И еще поезд, который будто бы ходил в Подмосковье. Сашина мама, Антонина Васильевна, разговорам про поезд не верила, но однажды к ней пришли машинист и какое-то железнодорожное начальство и сказали, что поезд «Александр Опарин» действительно существует и возит людей. И она обрадовалась, что это правда.

28 февраля на могиле её сына всегда собираются кировские «афганцы». Пока была жива Антонина Васильевна, поминать Александра приходили к ней. Взрослые мужики называли её мамой. А она всё вспоминала своих воинов: Сашу да Якова - мужа, которому в его великой войне тоже «везло» на ранения да контузии. Вздыхала, как незаметно прошла жизнь. Вроде недавно был 47-й, когда вернулся Яша домой с фронта - грудь в орденах да солдатская шинель, вот и всё богатство. И у неё, у Тонечки, невесты его, приданое под стать - медаль за труд в тылу да шубка плюшевая. А как любила она мужа, никогда не упрекала ни за жизнь в бараках, ни за зар­плату маленькую - а что там, на мотовозе-то да в цеху, заработаешь? Зато гордилась тем, что остался её Яков навсегда солдатом по форме - в кителе любил щеголять - и по выправке. А ноги, войной израненные, он лечил лыжными походами да рекой. И детей к этому приучил - не по одному разу переплывали Вятку, Саша гири и штангу, как отец, тягал. В десять лет увидал впервые в Свердловске суворовцев и влюбился в их форму. Мама плакала, говорила: «Зачем ты в военные собираешься, сынок? Вдруг опять война, убьют ведь». Она была даже счастлива, что сын не прошёл с первого раза в военное училище и начал работать токарем на Нововятском механическом заводе, как многие местные парни. Но летом Саша поехал в Москву, в высшее командное училище дорожных и инженерных войск, - и поступил. Упёртый был: чего хотел, всегда добивался.

«Я брата в детстве называла Шуриком, а он меня - Вавкой, - рассказывает Валентина Яковлевна, - и мы очень дружили. Помню, как жили в бараке от механического завода, комната небольшая, на одной кровати спали родители, на другой - мы с Шуриком «валетиком». В начале шестидесятых, когда в Нововятске стали строить каменные дома, нам дали комнату в «сталинской» коммуналке. Шестнадцать квадратных метров на пять человек - с нами ещё бабушка жила. И снова мы с братом спали «валетиком». Дежурили по уборке комнаты: неделю - он, неделю - я. Он никогда не отказывался.

Жили бедно, но родители иногда баловали нас, давали деньги на пирожки с повидлом, они стоили по 45 копеек. Но мы деньги складывали в коробочку, и когда, случалось, у мамы не хватало даже на хлеб, мы свои сбережения доставали. И мама один раз даже заплакала.

Я больше на отца похожа, а Саша - на маму. На выпускном вечере учителя говорили, что за Сашей не числятся ни окна разбитые, ни парты изрезанные - словом, рисовали портрет тихони, но папа-то с мамой знали: их сын никогда паинькой не был. Всегда в окружении друзей. Вроде обыкновенный парень, а девчонки за ним бегали. С одной девочкой, Зоей, у него были чистые-чистые отношения. Я однажды - уже после гибели Сашиной - прибиралась в дровянике и нашла бутылку из-под шампанского, в ней были две записки - Сашина и Зоина, клятвы в любви и верности.

Но продолжения у этой истории нет: Зоя уехала учиться в другой город, говорят, её родителям не очень хотелось, чтобы зять был из бедной семьи. Я иногда думаю, Сашка всю жизнь просто доказывал, какой он герой, офицер и умеет зарабатывать.

Он ухаживал, конечно, красиво. Как-то ухитрялся экономить деньги и всегда дарил нам с мамой на 8 Марта цветочки или шоколадки. Из училища привозил мимозы - я тогда и не знала, что существуют такие цветы».

Про любовь

Великое горе Нины Алексеевны Опариной, Сашиной жены, не заслонило от неё главного: она любила и была любима. «Я была очень счастлива, - расскажет она после в одном из интервью, - потому что испытала на себе такую любовь, о которой можно только мечтать, прочитать в книге или увидеть в кино. Такая любовь действительно приходит раз в сто лет. Судите сами: старую - я на много лет старше своего мужа, некрасивую женщину любит такой человек, как Саша.

Он был очень хорошенький - на зависть всем женщинам, я не преувеличиваю. По натуре был очень весёлый, как он мог дурачиться! Без него тоскливо. Тягостно. Невыносимо жить вот так, в пустоте. Живу мечтой, глупой, несбыточной: а вдруг он всё-таки жив - и всё это неправда, страшный сон, а вдруг он вернётся?»

Он не вернётся. Те, кто уцелел в том бою 17 мая 1982 года, до сих пор первую рюмку за праздничным столом поднимают за Александра Опарина, он для них во веки веков командир.

«Он служил на северо-востоке Афганистана, затем на юге, погиб в центре страны, в Панджерской долине. Был политработником, знатоком марксизма-ленинизма и ислама, вообще религии Востока, о чём написал диссертацию, которую не успел защитить, - вспоминает военный журналист Виктор Верстаков. - А познакомились мы осенью 1981 года в Файзабаде, куда только вертолётом можно долететь. И мы долетели, причём в один день: я - из Баграма, а Александр Опарин - через Кабул из Союза, где долечивался после тифа и сдавал аспирантский экзамен в Ташкентский университет. Познакомились вечером на плацу. Помню, я курил и раздумывал, где бы поесть, потому что офицерская столовая уже была закрыта, а у командира полка я сегодня обедал и было неудобно напрашиваться снова. Тогда и подошёл ко мне стройный, щеголеватый офицер, и уже через несколько минут мы очутились в просторной палатке медиков. Там Опарин поулыбался и даже пообнимался с красивой медсестрой, и она отлила нам из припрятанной литровой бутылки спирта. Заглянули в столовую, Опарин опять поулыбался - и покрасневшая официантка вынесла нам две буханки чёрного хлеба. «Остальное у нас есть», - сказал Опарин. Со спиртным и хлебом мы двинулись в модуль, где валялись на койках два капитана, которых Александр поздравил со своим возвращением и добавил: «С этой минуты в модуле снова начинается полнокровная, счастливая жизнь - объявляются дежурства по модулю, беспорядка я не люблю. Сегодняшний день - праздничный, а завтрашний и все остальные объявляю рабочими. Давайте по этому случаю выпьем».

Признаться, я очень удивился, что он не привёз из Союза ни лекарств себе, ни водки сослуживцам, но в тумбочке его я увидал целую кипу тетрадей и цветных карандашей, которые он, исхудавший и ослабевший после тифа, пёр для афганских ребятишек, потому что их действительно очень любил. Он был готов умереть для них. Только не хотел мучиться перед смертью». Как замполит, он и солдатам всегда говорил, что выполняют они в Афганистане долг не только интернациональный, но и человеческий. Он мог не идти в свой последний бой: уже пришла из Союза замена. Но пожалел молоденького капитана, который ещё не обстрелялся.

Там, где учат не умирать

Каждый год 28 февраля в школе № 62, где учился Александр Опарин, проходит торжественная встреча: старшеклассники читают стихи о войне, родственники героя вспоминают, каким замечательным он был, выступают офицеры из «Боевого братства», сожалея, что раз от раза они становятся всё старше и седее.

«В четвёртой курсантской роте военного училища, куда Александр Опарин зачислен навечно, под его портретом всегда живые цветы, - рассказывает учитель истории и экскурсовод местного школьного музея Татьяна Верещагина. - Нынешние курсанты никогда не видели героя, но те, кто его знал, уверены, что Александра Яковлевича будут помнить всегда не только в России, но и в Афганистане. Его будут помнить друзья и враги - не только за силу, но и за правоту. Рассказывают, что однажды он встречался с местным духовенством и муллы спросили, законно ли присутствие неверных в мусульманской стране с точки зрения ислама. Религия была любимым философским коньком Опарина, и, обратившись, к шариату, он процитировал: «Если народ попросит, сосед вправе прийти на помощь».

…Когда началась война в Чечне, мама Александра Опарина одна из первых подписалась под воззванием солдатских матерей с требованием прекратить бессмысленную бойню. Она не хотела становиться бабушкой героя, убитого на новой войне.

Когда Саши не стало, её свозили на офицерские курсы «Выстрел», которые с отличием окончил её сын. Там офицеров учили не погибать на войне. Но они всё равно погибали. И погибают. Их именами называют улицы, школы и поезда. Звездой героя их награждают посмертно. Только убитым не нужны эти звёзды.

На фасаде школы № 62 висит ещё одна мемориальная доска. Игорь Малых, Александр Дектерёв, Сергей Кассин. Первый погиб на войне в Таджикистане, второй - на войне в Чечне, третий - на войне в Дагестане. Герои России, они бы отдали свои геройские звёзды сыновьям - просто на память. Да только нет у них сыновей. И никогда не будет.

Ирина КУШОВА.