11 декабря 1994 года абсолютно неподготовленное, наспех «сооруженное» министром обороны Павлом Грачёвым широкомасштабное мероприятие (читай - война) назвали так: «контртеррористическая операция по ликвидации незаконных бандформирований». В борьбе с боевиками, хорошо обученными и подготовленными американскими инструкторами, задействовали 18 - 19-летних юнцов. Среди них было много и кировских ребят.

Ровно через месяц первым вятским журналистом, оказавшимся в зоне боевых действий, стал спецкор «ВК», сопровождавший гуманитарный груз от Кировской области, собранный комитетом солдатских матерей при помощи тогда еще обладминистрации, думы, предпринимателей и просто неравнодушных людей. Вот лишь несколько эпизодов первых дней долгой кровопролитной бойни - из большого военного дневника, опубликованного в «ВК» в январе 1995-го.

Шасси военного самолета с высшими генеральскими чинами (втолкнули в него в самый последний момент) мягко ударилось о бетонку Чкаловского военного аэродрома, что под Москвой. Нам, пассажирам, случайным и подсаженным в генеральский «воздушный апартамент» по их милости, было велено подождать. Высокие чины не спешили с выходом из своей уютной воздушной гостиной: допивали коньяк, доедали бутерброды с красной икрой и сушеные финики.

- Задание партии и правительства выполнили, - съязвил один из членов экипажа и смачно сплюнул в сторону. - Ездят в Чечню как на экскурсию, сволочи...

За ними выходили спецназовцы из Тамбова, 45 суток проведшие в Грозном и его окрестностях, забывшие о бане и о хорошей пище, с засохшим матом на искусанных губах и с неверием, что все они, тридцать, и две собаки - Гром и Нюра, их боевые спутники, - вернулись живыми. Их никто не встречал, на них те, кто со звездами, даже не посмотрели. Прощался с ними я. Потрепал за уши собак. Успевшие подружиться на чеченской земле, мы расставались с крепкими мужскими рукопожатиями.

- Извини, браток, автомат подарить не можем. Вот разве наши нашивки на память...

Сергей, командир отряда, сорвал с себя черный пятиугольник и сунул мне в руку - на счастье, как талисман: «Только пиши правду, браток...»

Нижний Новгород, куда прибыли поздно ночью, встретил снегом и легким морозцем. «Борта» с военнослужащими, боеприпасами, гуманитарной помощью следовали в Моздок беспрерывно. Помимо нашей гумпомощи загружено 27 тонн продуктов от губернатора Бориса Немцова. Ждали его. Он пришел в сопровождении журналистов (в том числе с российского ТВ), с многочисленными чинами в военной форме и командующим внутренними войсками округа. Вспыхивали объективы фотокамер, «гуляли» по самолету операторы, фиксируя каждый шаг губернатора.

Позже немцовская журналистская братия «ратный» труд запивала коньяком и закусывала мандаринами. Затем, развалившись на ящиках с продуктами, дружно спали.

…Спрыгнув с последней ступеньки шаткого трапа, очутился в грязи. Моздокская бетонка хлюпала и чавкала, а низко осевшее над ней небо низвергало порции мокрого снега да сквозного ветра. Оглядываясь вокруг, наконец понял, что камуфляжные островки, время от времени приходящие в движение возле маленьких костерков, в зеленых касках и едва ли не по колено утопающие в буро-коричнево-седой грязи, - не что иное, как военные, парни, выброшенные из чрева очередного самолета.

День назад прилетели из Владивостока. Срок службы самый различный - от двух месяцев до года. Позади - двадцать часов полета и ночь, проведенная под открытым небом, без пищи, огня, палаток и в полном неведении.

Командир роты Алексей прояснил ситуацию:

- Уехали спешно. Никто и ничего не знал. Даже родственников не предупредили. В полете находились почти 20 часов. В Брянске, где была первая посадка, к нам отнеслись по-человечески, сводили в баню. В Новосибирске же, видимо, морпехов сочли за зэков. Кругом выставили оцепление, не позволили пройти даже в здание аэропорта, не отвечали на наши вопросы. Перед тем как пришла информация об отправке в Чечню, многие командиры отказались от опасной командировки. Их поменяли. Теперь у нас новые. Каждому офицеру командование флотом пообещало квартиру и внеочередное присвоение звания, а рядовому составу - сто граммов водки после каждой атаки, после удачной - двести...

Новичков-морпехов собирали впопыхах. Некоторым давали не по размеру форму, обувь. Не снабдили дровами. Один предприимчивый командир предусмотрительно загрузил в Брянске несколько деревянных обрубков с территории аэродрома - с тем и пережили ночь. Кругом - ни щепки. Все - до самой маленькой - уже сожгли. Жечь деревянный забор не разрешали.

Командиры не теряли даром времени. Молодых обучали тут же. Новички бегали по грязи перебежками, падали с автоматом на колено, ложились, вставали и снова бежали.

Парни кучковались у небольшого костерка, тянули к нему озябшие руки, по очереди пытались разогреть стылую, не пробиваемую даже ножом тушенку. Норма сухпайка в сутки для морпеха, здорового, молодого парня, унизительно смешна: банка тушенки (хорошо, если говяжьей), две - каши, восемь кусочков сахара и пакетик заварки. Замечу, так полагалось по норме. Однако впоследствии, находясь в других частях Моздока, за его пределами и в Грозном - везде, где разговаривал с солдатами, нелепо «тормозился» на одном: норма солдатского сухого пайка непонятным образом таяла. Из него исчезали то тушенка, то банка каши, оставался лишь хлеб. Заварка и сахар попадались редко и становились пародией на устах солдат: без воды и огня, как известно, чай не вскипятить.

Пока разгружали самолет, обратил внимание на одну особенность, позднее ставшую отправной точкой для вполне конкретного и жесткого вывода. Подъезжали «уазик» за «уазиком», выходили водители и, бесцеремонно щелкнув пальцами, произносили: «Для товарища полковника такого-то...» На сиденьях машины оседали коробки с провиантом.

Узнали, что одна из машин с гуманитарным грузом с другого борта (помощь идет регулярно отовсюду, иногда - целевым назначением, как, например, в Тульскую дивизию от губернатора или в нижегородский полк - тоже от губернатора) направлялась в близлежащую часть. Мы на «уазике» поехали туда же. Однако не по велению небесных сил машина с этим грузом исчезла. Да-да! Так случалось и позднее. Гуманитарный груз именно в эту часть не пришел. Хотя приняли нас здесь хорошо: давно не встречали гостей.

Боевой и моральный дух в армии поддерживался способом, испытанным еще со времен Великой Отечественной. «Солдат правопорядка» учили по «ситуационному русско-чеченскому разговорнику» («Стоять!», «Руки вверх!», «Ни с места, стрелять буду!», «Как тебя зовут?», «Спиной к стене!» и т.д.). В газете советовали 19-летним юношам: «Чеченцам, как, впрочем, и любому другому народу, будет льстить национальному самолюбию, если вы, пусть даже и со шпаргалкой, обратитесь к ним на родном языке. Уже это одно обеспечит более благосклонное к вам отношение со стороны местного населения»

В Моздок, в нескольких километрах от аэродрома, выезжали днем. Проехали несколько КПП, окопанных и огражденных брустверами. В стороне, где КПП оказался особенно укрепленным и усиленным, стояли парни двухметрового роста, находились «вагончики» Грачёва. Под пристальными взглядами часовых мы выезжали за пределы аэропорта. Шли колонны с боеприпасами, БТР, облепленные военнослужащими. Местные жители - осетины бросали солдатам пакеты с мандаринами, яблоками, продуктами. Те их попросту сбрасывали обратно: боялись отравления. Дорога была усыпана южными фруктами, колбасой, банками.

Город встретил многочисленными иномарками, довольными осетинами в шикарных «кожанах», меховых манто, белых шарфах, обращавшимися к нам с бесконечно фамильярным похлопыванием: «Привет, брат». Рынок был завален фруктами, а цены во много раз превосходили наши обычные. У одного белозубого осетина увидел ящики с итальянской тушенкой, сгущенкой и многим другим, что уже приметил на аэродроме в разгружающихся самолетах с гуманитарной помощью.

- Откуда?

- Оттуда, родной, оттуда! - невозмутимо махнул продавец в сторону аэродрома.

- Как попали к вам?

- Большой секрет! Много будешь знать - скоро состаришься! - расхохотался осетин. - Спроси у командиров, родной...

...«Гостиница «Вечный покой». Так все называли морг - наспех сколоченный сарай рядом с общим туалетом. Недавно поставили часовых (слишком, говорят, много оказалось любопытствующих, в том числе и журналистов), огородили проволокой и штабелями, наставили свежие ящики, куда клали гробы. Первая попытка попасть туда с помощью знакомого офицера не увенчалась успехом.

Некий чин, уяснив, для чего стоят люди у морга, заорал-таки благим матом:

- Кто этот в штатском?! Что он тут делает, мать твою?!

- Родственник, ищет брата...

- Никаких братьев, мать твою! Здесь не цирк. Придет похоронка - тогда узнаете!..

Знакомый повторил «трюк». В два часа ночи я притаился за зданием туалета.

- Договорюсь с часовыми, мигну фонариком два раза. Сразу входи. Осторожно, там грязь по колено...

Мигнул фонарик. Вхожу в ворота из готовых ящиков. Сапоги увязают. С трудом переставляю ноги. Скрипнула дверца сарая. Пахнуло формалином и терпким трупным запахом.

- Тепло. Тела не остывают. Да и не всегда быстро увозят, не хватает простыней, целлофана.

Луч остановился на одной полке. Чувствую, сперло дыхание. Хватаюсь за стояк. Неоструганные доски. Убитые и изуродованные. Даже взгляд дилетанта убеждал: не все травмы получены в результате только боевых действий...

Вечером узнал, что наутро в Грозный отправляется большая колонна с оборудованием, бронетехникой, боеприпасами и всей штабной кухней.

...Все, кто сопровождал колонну, проснулись задолго до назначенного часа. Те из ребят, кто не впервые едет в Грозный, давали советы новичкам - «не дрейфить, в случае обстрела жать на газ» и т.д. Два повара, призванные месяц назад 18-летние парнишки, в тяжелых «брониках», с автоматами и в «сферах», походили на воробушков, только что выпавших из гнезда.

Больше всех, наверно, волновался Сергей, начальник колонны. Вести колонну из 60 машин, в которой несколько - с горючим, решался не каждый: боялись, что, впрочем, и не скрывали.

- Мне по фигу, - бравировал Сергей и всё же тихонько, отвернувшись, глотнул из фляжки: пробирала дрожь. Судьба его слишком «увлеклась»: в 36 лет ему уже пришлось побывать в Нагорном Карабахе, Армении.

Наконец дана команда. Провели инструктаж водителей и старших машин: скорость движения по Осетии - 30 км в час, расстояние между машинами - 20 метров, в случае поломки - подцеплять, двигаться дальше, не нарушая движения.

Останавливались часто: начальник колонны проводил соответствующий инструктаж. У впереди идущей машины щебенкой, вылетевшей из-под БТР, выбило лобовое стекло. Водителю поцарапало лицо. Ветер не утихал, и я сочувственно посмотрел на Сашу-водителя: закоченеет ведь парнишка. Его же попутчику - полковнику - было уже все нипочем. В очередной раз глотнув из фляжки, он захрапел. Успел, правда, отматерить водителя: «Куда лезешь, п...р?!»

«Чеченская Республика», - гласил очередной дорожный знак. Водители встречных машин предупредили: на перевале - в двух километрах от Грозного - идет артобстрел, мост на въезде в город разрушен, переправа крайне трудна, в городе - уличные бои и перестрелка. Слева - сопки, справа - ущелье, из котoрого периодически велся артобстрел. Солдаты, ехавшие в колонне впервые, непроизвольно прижимали головы после грохота. «Фонтанчики» взрывов вспыхивали где-то на сопках.

Водители БТР - сопровождающие - стучали по кабинам и спрашивали, нет ли чего-нибудь перекусить. И они, без перерыва колеся туда и обратно, почти сутки не получали сухой паек. Я распаковал последние запасы, отдал сигареты. Впереди стояла машина с хлебом. Уговорили старшего, чтобы дал парням по буханке. Больше всех не повезло Саше, у которого в машине разбито лобовое стекло. Занавесил его одеялом...

Проснулись от холода. Машину, прогретую с вечера, капитально выдуло. Ночью подмерзло, выпал снег, забелели сопки. Методично затарахтели моторы: водители, вероятно тоже очнувшись от холода, прогревали машины. Наутро артобстрел усилился. Снаряды «жахали» уверенно и беспрестанно, правда в одном и том же радиусе. Утро наступило быстро и буднично.

Двигались no-черепашьи. Тормозил мост, разбитый вдребезги. Вместо него установили временную переправу. На табличке: «Грозный» - орден Боевого Красного Знамени. Подступы к мосту охранялись. Торчали стволы артвооружений. Разбитые дома на подступах встречали уныло и напряженно. Из машин высаживали пассажиров. В кабине оставался только водитель.

Олег медленно въезжал по глубокой колее (точнее, полз) к железной переправе - двум мосткам для колес шириной чуть больше полуметра каждый. Руководил переправой офицер группы «Бета» в черной маске. Он двумя пальцами показал расстояние, на которое нужно повернуть чуть влево, затем повел руки на себя - «вперед», и в конце быстро махнул другой рукой - «проезжай». Так переправляли каждую машину. Я вздохнул с облегчением.

По всему пригороду расположились подразделения. Им повезло: в полуразрушенных зданиях можно скрыться и от ветра. Солдаты, разжигая костер, несли деревянные стулья, ломали столы, двери, скамейки. В одной из частей своей участи ждал и плакат: «В дружбе наций - единство и сила».

В основном же город был пуст, глядел мертвыми глазницами многоэтажек. Сгоревшие баррикады из троллейбусов и автобусов, завалы, разграбленные витрины магазинов, кафе. Шла перестрелка. Ухали орудия помощнее, стреляли где-то совсем рядом. Понять что-либо было попросту невозможно.

У президентского дворца бои местного значения не прекращались (это было особенно слышно). Уже много дней задача осложнялась тем, что огневые позиции со стороны боевиков перемещались практически в каждое окно полуразрушенных многоэтажек. В центре города большинство зданий давнишней кладки, и орудия их брали с трудом.

Бойцы возмущались:

- А это же дебилизм, черт возьми! Улочки узкие, и ребята плохо ориентируются в плане города. Боевики «заперли» их и почти в упор сожгли из гранатометов.

- Пацаны отказываются идти в атаку не потому, что не хотят, а потому, что просто элементарно не могут. Сами посудите: весь день они сидят под обстрелом либо пытаются пройти вперед, но с большими потерями отходят назад, ночуют в окопе, без горячей пищи, без воды. Утром пацаны даже сдвинуться с места не могут.

- Раненых вовремя не убирают: не дают снайперы. Те, кого успевали оттащить в подвал, там иногда и умирали от потери крови. Некоторые лежат в подбитых танках. Мы никому не нужны. Даже вертолеты, прилетая за ранеными, спешат - лишь бы их не задели. Погрузят - и адью!

От одного костерка - поодаль от дороги - услышал запах варившегося мяса. Удивился, подумал, что полевая кухня. Порадовался: наконец-то хоть одна! Нет, как выяснилось. Военные поймали барашка (их в округе много), разделали, готовили шашлык.

Аромат его привлек многих, и офицеры из нашей колонны, посмеиваясь, одобряли:

- Вам бы водочки, мужики, под шашлычок - и совсем как кавказский пикник.

О том, что «федеральными войсками освобождены вышеупомянутые деревни», в средствах массовой информации сообщили скромно.

Парни из Тамбова рассказали о том подробнее:

- Все 45 суток жили подобно животным. Ни палаток, ни горячей пищи, ни воды, ни бани. Воды в деревнях, находящихся в ущельях, нет. Она привозная. Успели набрать - хорошо, не успели - будешь сидеть по двое-трое суток без капли. Не снимали с себя одежду, спали в бронежилетах, сапогах, где придется. Иногда разгребали стог соломы. У каждого жителя - оружие, даже у детей. Они, впрочем, этого не скрывают, а дети даже соревнуются, кто больше «положит» наших парней.

...Аэропорт Грозный. Два километра от перевала и сорок минут езды обернулись несколькими часами. Здание аэропорта также расчищали: там должны были разместить госпиталь. Машины из нашей колонны разные командиры отправляли в различные места, откуда их «отфутболивали» обратно. Покрыв в очередной раз «весь этот бардак» матом, начальник колонны приказал «заехать куда-нибудь» и «к чертовой матери выбросить всё из машин». Так, по существу, и сделали. Покрутившись по территории аэродрома, выбрали место посуше и расстались с «армейским хламом».

Выехать из аэропорта хотели засветло. Прибывала техника, привозили военных. Одних высадили у дороги, в грязи. Кинули палатку - ставьте! Почти два часа парни крутились возле нее, подгоняемые матом командира. Окончательно вывозив в грязи палатку, бросили. Не сумели поставить. Не дав им отдохнуть, ребят небольшими группами разделили по машинам - для разгрузки. Распоряжались не свои, совершенно посторонние командиры. Эти военные, вероятно, попадут в историю. Неудачный эпизод с палаткой снимали японские тележурналисты. Постоянно отгоняемые офицерами, они не смущались, упорствовали и от души смеялись...

- С боевым крещением! - хлопали меня по плечам.

Они ждали. Ночь оказалась на редкость теплой. Здесь весна наступает рано... Изредка слышались выстрелы, и по черному небу летели «огненные цепочки».

- Ребята балуют на КПП, нервишки не выдерживают. Может, выпили... Сегодня вот двоих привезли - выстрелили из автомата себе в живот. Один сказал врачу: «Мне страшно, лучше не жить...»

В ту ночь мне не снилось ничего. Разбитый, уставший, иззябший за дорогу, показавшуюся мне вечной, я спал крепко-крепко. Так же, очевидно, спали и все мои спутники. Во сне, наверное, никто не видел войны...

Командировка на войну заканчивалась.

Командир экипажа военного самолета предупредил:

- Мест нет, придется стоять.

На последней ступеньке трапа я оглянулся. Меня провожали моздокская бетонка, знакомые военные, ставшие друзьями, невысыхающая слякоть. Осталась память. О войне, о дорогах, о смерти и о людях. Память на всю жизнь…

Александр ШИРОКОВ.

Киров - Грозный.